Цей лист я писав 21 квітня 2011 року, 5 років тому. Теж перед Великоднем.
21/04/2011
Любі ДРУЗІ,
за два дні Великдень, то як не згадати про заповіді Ісуса Христа? У Євангелії віт Матвія сказано: «Не судіть, щоб вас не судили; бо яким судом будете судити, таким і вас будуть судити; і якою мірою міряєте, такою і вам відміряють» (Мт. 7, 1-2). Гадаю, що не про суддів тут йдеться, роботою яких є судити. А про нас, які судять без роботи, даючи оцінку тій чи іншій людині, тому чи іншому її вчинку, тій чи іншій її поведінці. Чи можемо ми робити такий суд, не знаючи часто, що саме судимо, обмежуючись лише тим, що нам відомо. Чи не було у Вас інколи бажання сказати ближньому: “Знав би ти, що було насправді…”
Для того, щоб когось судити, надавати оцінку його вчинкам варто самому бути безгрішним, варто знати усе про таку людину чи про її вчинок. Та чи можливо це?
«Чого ти дивишся на скалку в оці брата твого? Колоди ж у власнім оці ти не добачаєш? Або як можеш твоєму братові сказати: Дай, хай вийму скалку в тебе з ока, а он же колода в твоїм оці? Лицеміре! Вийми спершу із свого ока колоду, і тоді побачиш, як вийняти з ока брата твого скалку» (Мт. 7, 3-5).
То ж і виходить, що оцінюємо ми один одного, виходячи з власних понять та суджень про те, що є вірним, а що треба виправити. Але ж вони не є істинними. Це лише наші уявлення про істину і правильність.
Гадаю, дуже яскравим поясненням викладеного вище є історія з книжки Стівена Кові. Дочитайте, будь ласка, до кінця.
“Помню мини-шок, испытанный мною одним воскресным утром в нью-йоркской подземке. Люди спокойно расположились на сиденьях — одни читали, другие погрузились в раздумья, третьи клевали носом. Привычная, мирная сцена.
Потом в вагон вошел мужчина с детьми. Дети так шумели, что атмосфера мигом изменилась.
Мужчина сел рядом со мной и закрыл глаза, безучастный ко всему на свете. Дети орали, носились взад-вперед, швыряли различные предметы, даже выхватывали из рук пассажиров газеты. Это ужасно раздражало. И тем не менее их отец ничего не предпринимал.
Трудно было сохранить безразличие. У меня просто не укладывалось в голове, как можно оставаться таким невосприимчивым, разрешать своим детям носиться, как дикари, и ни за что не отвечать. Да и все остальные пассажиры были разгневаны. В конце концов я не выдержал и, повернувшись к соседу, с максимальным — как мне показалось — терпением сказал:
— Сэр, ваши дети мешают множеству людей. Вы не могли бы получше присматривать за ними?
Он поднял на меня глаза — так, словно только что очнулся, — и ответил:
— Да-да, вы правы. Видите ли, мы едем из больницы, где час назад умерла их мать. Не представляю, как теперь быть, — а они, похоже, не представляют, как себя вести.
Можете представить себе мои чувства в этот момент? Моя парадигма, то есть модель ситуации, мигом лопнула, я увидел вещи в совершенно ином свете — и, конечно, стал думать, чувствовать, вести себя иначе. Гнев испарился. Мне больше не нужно контролировать себя; сердце преисполнилось чужой боли. Мною владели жалость и сочувствие.
— У вас только что умерла жена? О, как мне жаль! Может, вам станет легче, если вы поделитесь со мной? Могу ли я чем-нибудь помочь?
Так за одно мгновение ситуация кардинальным образом изменилась”.